были выставлены караулы, но их тут же арестовали и увезли с собой численно превосходящие силы горожан Квилитца. В одной из последующих вылазок охотнику (егерю) фридландского поместья удалось прогнать банду красильщиков конопли, угрожая им своим ружьем; в последовавшей за этим суматохе квилитцам удалось захватить и унести с собой пунт фридландского рыбака по фамилии Шмах. В течение двух лет, пока длилось рассмотрение апелляции, фрау фон Фридланд продолжала руководить своими подданными в борьбе за контроль над озером и его ресурсами.
Рассматривая это дело, поражаешься не только удивительной солидарности между подданными и господами и использованию экологических аргументов, но и заметной роли энергичной и ссорящейся фрау фон Фридланд, которая явно была чем-то вроде местного титана. Она также была "улучшающим домовладельцем", что становилось модным в Бранденбурге конца XVIII века. Она стала пионером безвозмездной аренды скота из собственного питомника своим подданным (для поддержания их в навозе), она ввела новые растения и восстановила истощенные леса - ее живописные леса из дубов, лип и буков и сегодня являются одной из самых привлекательных черт этой местности. Она также улучшила школьное образование в поместье и обучила сельских жителей занимать должности администраторов и молочных фермеров.56
Насколько часто такие матриархи появляются в летописях землевладельческих классов и как менялись условия для такой сельской женской активности с течением времени, установить сложно. Но в источниках о конфликте в Китцер-Зее нет ничего, что позволило бы предположить, что современники воспринимали фрау фон Фридланд как странную аномалию. Более того, в литературе можно найти и другие случаи, когда женщины рьяно участвуют в управлении своими поместьями в качестве хозяек и повелительниц.57 Эти примеры, по крайней мере, свидетельствуют о том, что образ "юнкерин", проповедуемый в предписывающей литературе о нравах XVIII века, - это вязание, штопка, уход за огородом и "всякая женская работа".58 не распространялось на все семьи, и нормативная сила таких желаемых образов могла быть меньше, чем мы предполагаем. Безусловно, многое указывает на то, что роли мужчин и женщин были менее поляризованы в благородных сельских семьях Древнего режима, чем в буржуазных семьях XIX и XX веков. Способность женщин-собственниц XVIII века действовать в качестве автономных агентов подкреплялась сильными правами женщин на собственность по закону, которые в течение последующего столетия были ослаблены.59
В определенной степени эти наблюдения о дворянском доме можно распространить и на социальную среду крестьян, сельских жителей и слуг, подданных и свободных, живших в юнкерских поместьях. И здесь, несмотря на глубокое структурное неравенство между полами, женщины находились в более выгодном положении, чем можно было предположить: они совместно вели хозяйство (включая, во многих случаях, контроль и управление деньгами и накопление сбережений). Женщины, принесшие в брак значительное приданое, могли стать совладелицами имущества домохозяйства. Женщины также выступали в роли полунезависимых деревенских предпринимателей, особенно в роли хозяйки таверны; нередко кузнецы или другие мелкие деревенские знатные особы арендовали таверны у господ и управляли ими под руководством своих жен, которые таким образом приобретали определенный статус и социальную значимость в деревне. Женщины часто выполняли сельскохозяйственные работы, особенно в условиях нехватки мужской рабочей силы - половое разделение труда в сельских общинах было менее жестким, чем в городах, где гильдии, в которых доминировали мужчины, затрудняли женщинам прорыв в промышленность.60 Брак с семьей мужа не разрывал связей женщины с ее собственными родственными связями, поэтому жены, вступавшие в споры с мужьями, часто могли рассчитывать на поддержку членов своего рода. Важность таких связей символизировалась в сохранении крестьянками отцовской (а не супружеской) фамилии.61
Как фактор, определяющий властные отношения, гендер взаимодействовал со многими другими социальными градациями, структурировавшими сельское общество. Если приданная жена полноправного крестьянина имела относительно сильные возможности для защиты своих средств к существованию от других претендентов на доход от ее хозяйства даже после смерти или выхода мужа на пенсию, то менее обеспеченная женщина, вышедшая замуж за уже вышедшего на пенсию крестьянина, находилась в гораздо более уязвимом положении, поскольку не имела возможности гарантировать, что хозяйство мужа будет продолжать финансировать ее содержание после его смерти. Вопрос о пенсионном обеспечении женщины после смерти мужа был настолько деликатным, что иногда он становился предметом особых оговорок в документах на владение фермой, которые подписывались при вступлении женщины в новый брак. В других случаях вопросы пенсионного обеспечения решались в момент выхода на пенсию, когда старшее поколение передавало управление хозяйством своим наследникам. При наличии доброй воли овдовевшие пожилые женщины могли рассчитывать на определенные местные представления об уровне обеспечения; если же доброй воли не хватало, им приходилось добиваться соблюдения своих прав через манориальный суд.62
Изучение споров, возникавших по поводу незаконнорожденных детей, также пролило свет на то, как действовали и определялись гендерные роли в сельском обществе. В некоторых частях Пруссии, например в Альтмарке, был удивительно высокий уровень незаконнорожденных. Так, в приходе Штапен, принадлежавшем семье Шуленбург, на девяносто один брак, заключенный в этом приходе в период 1708-1800 годов, пришлось двадцать восемь незаконнорожденных детей.63 В таких случаях судебные органы были в основном заинтересованы в установлении отцовства и определении права матери требовать от мужчины алиментов. Судебные записи свидетельствуют о расхождении представлений о мужской и женской сексуальности: в то время как женщины считались пассивными и оборонительными в сексуальных отношениях, мужчины рассматривались как движимые недвусмысленным желанием вступить в половой акт. Это означало, что бремя расследования незаконнорожденных детей обычно возлагалось на установление того, почему женщина подчинилась желанию мужчины вступить в половую связь. Если удавалось доказать, что он завоевал ее обещанием жениться, ее претензии на алименты могли быть усилены. Если же, наоборот, удастся доказать, что она имела репутацию распутной женщины, это может ослабить ее позиции. Сексуальная история мужчины, о котором идет речь, напротив, считалась несущественной. Таким образом, подобные расследования склонялись в пользу мужчин. И все же судебные разбирательства были менее дискриминационными, чем можно было предположить. Значительные усилия прилагались к тому, чтобы как можно надежнее установить точные обстоятельства оплодотворения, и хотя отцов лишь в редких случаях принуждали к браку, если их можно было точно установить, их обычно заставляли участвовать в расходах на воспитание детей.64
В любом случае, пол был лишь одной из нескольких переменных, которые могли повлиять на результаты судебного разбирательства. Женщины из крестьянских семей с высоким статусом находились в гораздо более выгодном положении, чем женщины из бедных семей. У них было больше шансов получить поддержку деревенской элиты, что могло сыграть решающую роль при вынесении приговора. Кроме того, мужчины, которым предъявлялось обвинение, с большей вероятностью согласились бы на них жениться.65 Более бедные женщины находились в менее выгодном положении в
